Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке] - Филип Дик

— Кажется, да, — признался Бейнс. — События дня несколько ошеломили меня. Деловая суета…

И всякие иные заботы, — подумал он. У него болела голова. Его сильно беспокоило, можно ли достать здесь, на тихоокеанском побережье, что-нибудь из анальгетиков, производства «И. Г. Фарбен». Он пристрастился к ним, борясь с частыми болями в височной области.

— Мы все не должны терять веры во что-то, — сказал Тагоми. — Нам не дано знать ответы на все вопросы. Нам не дано, по собственному желанию, заглядывать в будущее.

Бейнс кивнул.

— У моей жены найдется кое-что для облегчения вашей головной доли, — произнес Тагоми, увидев, что гость снял очки и потирает лоб. — Она вызвана перенапряжением глазных мышц. Извините. — Поклонившись, он вышел из комнаты.

…Больше всего я нуждаюсь в том, чтобы выспаться. В ночном отдыхе. Или причина в том, что я не в состоянии смело глядеть в лицо обстоятельствам? Пал духом из-за того, что они не очень-то благоприятны?

Когда Тагоми вернулся со стаканом воды и каким-то таблетками, Бейнс сказал:

— Мне в самом-то деле пора распрощаться и ехать в гостиницу. Но сначала хотелось бы кое-что выяснить. Мы можем продолжить переговоры завтра, если это вас устраивает. Вас поставили в известность о наличии третьей стороны, которая должна присоединиться к нашим переговорам?

На какое-то мгновенье на лице Тагоми промелькнуло удивление. Затем оно исчезло, и лицо его снова стало непроницаемым.

— Об этом ничего не говорилось. Однако это, разумеется, интересно.

— С острова метрополии.

— О, — произнес Тагоми. Но на этот раз на его лице не отразилось ни малейшего удивления, он полностью владел собой.

— Пожилой, удалившийся от дел бизнесмен, — продолжал Бейнс, — путешествующий по морю. Сейчас он уже две недели в пути. У него предубеждение против поездок по воздуху.

— Эксцентричный старик, — заметил Тагоми.

— Он продолжает интересоваться положением дел на рынках островов метрополии. И сможет проинформировать нас об этом — в любом случае он намерен отдохнуть в Сан-Франциско. Не стану утверждать, что его информация так уж необходима. Но она позволит внести определенную ясность в наши переговоры.

— Хорошо, — согласился Тагоми. — Он сможет предостеречь нас от ошибок в отношении рынков сбыта в метрополии. Я там не был вот уже два года.

Только теперь Тагоми, бросив взгляд вниз, обнаружил, что все еще держит в руках таблетки и воду.

— Простите меня. Вот сильнодействующее средство. Называется заракаин. Изготавливается одной из фармацевтических фирм в провинции Китай. — И протянув ладонь, добавил: — Можно не опасаться привыкания.

— Этот немолодой господин, — произнес Бейнс, готовясь принять таблетку, — по всей вероятности, обратится непосредственно в вашу торговую миссию. Я сейчас напишу его имя, чтобы ваши люди были предупреждены и не завернули его. Я с ним раньше не встречался, но мне известно, что он несколько глуховат и весьма эксцентричен. Мы должны постараться, чтобы его ничто не раздражало. — Тагоми, казалось, понимал, о чем идет речь. — Он увлекается рододендронами и будет очень доволен, если нам удастся разыскать кого-нибудь, кто сможет побеседовать с ним об этих растениях хотя бы с полчаса. Я записываю его имя.

Приняв таблетку, он достал авторучку и написал что-то.

— Мистер Синиро Ятабе, — прочел Тагоми на полоске бумаги, затем церемонно положил ее в свою записную книжку.

— И еще одно.

Тагоми, положив пальцы на ободок своей пиалы, весь обратился в слух.

— Дело весьма деликатного свойства. В отношении этого пожилого господина. Оно несколько затрудняет положение. Ему почти восемьдесят лет. Некоторые из его начинаний, к концу его карьеры, не увенчались успехом. Понимаете?

— Он не обеспечен материально, — произнес Тагоми. — Вероятно, получает пенсию.

— Вот именно. И эта пенсия до неприличия мала. Поэтому он старается подработать то здесь, то там.

— Что является нарушением некоторых мелочных инструкций, — сказал Тагоми, — столь характерных для правительства метрополии и его бюрократического чиновничества. Я понимаю положение этого господина. Он получает от нас вознаграждение за консультации и не сообщает об этом в свой пенсионный отдел. Поэтому мы должны оставить в тайне его визит. Им известно только о том, что он уехал сюда отдыхать.

— Вы — человек, искушенный в житейских вопросах, — заметил Бейнс.

— Такое положение не раз возникало и раньше, — пояснил Тагоми. — Мы в нашем обществе так и не решили проблему обеспечения престарелых, количество которых неуклонно растет по мере успехов здравоохранения. Китай преподает нам уроки, как почитать старость. А вот немцы наше пренебрежительное отношение к старости, похоже, расценивают как подлинную добродетель. Насколько я понимаю, они уничтожают престарелых.

— Немцы… — пробормотал Бейнс, снова потирая пальцами лоб. Когда же начнет действовать таблетка? Он почувствовал, что его клонит ко сну.

— Поскольку вы из Скандинавии, то у вас, безусловно, множество контактов с процветающей Европой. Сели в лайнер, например, и вы в Темпельхофе. Неужели можно мириться с таким отношением? Вы из нейтральной страны. Скажите мне свое мнение, если можете.

— Мне не ясно, что вы подразумеваете?

— Отношение к престарелым, больным, немощным, слабоумным, бесполезным… «Какая польза от новорожденного ребенка?» — спросил один известный англо-саксонский мыслитель. Я хорошо запомнил эти слова и много раз над ними задумывался. Да ведь в самом деле нет никакой пользы! Абсолютно никакой.

Бейнс что-то тихо и невнятно пробормотал, чтобы уклониться от ответа и соблюсти при этом правила вежливости.

— А разве не верно то, — не унимался Тагоми, — что человек не должен служить орудием для достижения чьих-то целей. — Он весь подался вперед в своем страстном желании получить ответ безотлагательно. — Пожалуйста, изложите мне свои, характерные для нейтрального скандинава, соображения.

— Не знаю, — промямлил Бейнс.

— Во время войны — продолжал Тагоми, — у меня была незначительная должность в провинции Китай. В Шанхае. Там существовал целый район, Хонкъю, поселения евреев, длительное время интернированных имперским правительством. Они выжили благодаря вспомоществованиям со стороны организации «Джойнт». Фашистский посланник в Китае настаивал на том, чтобы истребить евреев. Я хорошо помню ответ своего начальства. «Такое не согласуется с соображениями гуманности». Оно отвергло это требование как варварское. Это произвело на меня глубокое впечатление.

— Понимаю, — пробормотал Бейнс. Похоже, Тагоми пытается вызвать меня на откровенность. Теперь он был начеку. Ум и все его чувства обострились.

— Евреи всегда характеризовались фашистами как азиаты и небелые. То, что под этим подразумевалось, никогда не упускалось из виду влиятельными особами в Японии, даже из состава Военного кабинета. Я никогда прежде не обсуждал этот вопрос с гражданами Рейха, с которыми мне доводилось встречаться…

— Я — не немец, — перебил его Бейнс. — Поэтому едва ли могу говорить от имени Германии. — Поднявшись, он направился к двери. — Мы возобновим наши переговоры завтра. Пожалуйста, извините меня. Я не в состоянии сейчас думать. — На самом деле, мышление его сейчас полностью прояснилось.

Мне необходимо немедленно выбраться отсюда, — понял Бейнс. — Этот человек оказывает слишком уж сильный нажим на меня.

— Простите тупость фанатизма, — произнес Тагоми, тотчас же направившись к двери. — Философские проблемы настолько ослепили меня, что я не смог понять подлинные человеческие чувства. Сюда. — Он окликнул кого-то по-японски, и отворилась входная дверь. Появился молодой японец, чуть поклонился, глядя на Бейнса.

Мой водитель, — сообразил Бейнс.

Возможно, это все мои донкихотские высказывания в конце полета, — вдруг пришло ему в голову. В разговоре с этим — как его там? Лотце. Каким-то образом уже дошло сюда, к японцам.

Жаль, что я разболтал все Лотцу, — подумал он. — Теперь приходится в этом раскаиваться, но уже слишком поздно.

Я совсем неподходящи человек для этих целей.

Но, с другой стороны, такие высказывания в разговоре с Лотце вполне допустимы для шведа. Все нормально. Страшного ничего не произошло. Я стал чрезмерно мнителен, оглядываясь на прошлое. А на самом-то деле я мог бы много добиться, говоря в открытую. Это факт, к которому мне нужно приспособиться.

Однако вся его прежняя подготовка восстала против этого. — Отверзни свои уста, — увещевал он самого себя. Хоть как-то… Обязан, иначе не добьешься успеха.

— Наверное, они руководствуются какими-то устойчивыми подсознательными соображениями. Каким-то архетипом сознания. По Юнгу, — сказал Бейнс.